В этом убеждает и исследование социального состава населений псковских губ, проведенное Б. Н. Хар-лашовым с опорой на актовые и археологические материалы. Б. Н. Харлашов полагает, что контрагенты псковских актов — завещатели Симеон и Павел из Смолинской губы, Трофим, Осип и Федос из Каменской губы — были черносошными крестьянами или выходцами из их среды. Следовательно, если в одном случае составитель грамоты именует контрагента смердом, а в другом не дает ему такого наименования, можно констатировать произвольный характер употребления в актах термина «смерд», как обозначавшего крестьянство в целом. Первоначально галерея была украшена почти на всем протяжении только поясом ширинок с цветными изразцами и карнизом под крышей с сочным валиком в виде витого жгута. Только с восточной и отчасти южной стороны собора нижние ярусы окон получили при постройке тяжелые наличники, высеченные из крупной белой плиты, с колоннами, кронштейнами и «петушьими гребешками» в завершениях. Окна четверика остались тогда совсем без обработки, четверик был украшен только завершающими его лопатки дугами и карнизом под крышей.
Думается, что до настоящего времени в нашем распоряжении нет данных, позволяющих сколь-нибудь уверенно обосновать социальную стратиграфию непривилегированной части сельского общества Псковской земли. К аналогичным выводам пришел в свое время СБ. Веселовский: «В княжеской Руси существовал не менее многочисленный класс мелких землевладельцев, по размерам своих владений и по характеру хозяйства очень близкий к крестьянам позднейшего времени… Мелкие вотчинники владели деревней по жеребьям, т. е. как дольщики или сябры-крестьяне». По псковским актам мы не можем провести четкую границу между мелкими вотчинниками-земцами и крестьянами-чернокунцами. Такие покупатели, как Антон с братьями, Власий, Никон и Анфим, вполне могли быть как вотчинниками-земцами, так и чернокунцами12.
Любопытно, что смену терминологии и особенности употребления удается проследить по берестяным грамотам, относящимся к истории одного боярского рода — Онцифо-ровичей. Если приказчик Онцифора, как мы видели, называл сельских подданных смердами, то, возможно, потомки этих самых смердов, обращаясь к сыну Онцифора Юрию, именовали себя уже иначе. «Поклон ко Юрью и к Максиму от всих сирот…» (70—80-е годы XIV в. ), «поклон от Кондрата осподину своему Юрью и ото всех селян…»(40—90-е годы XIV в. ), «бьют челом крестьяне господину Юрию Онцифорови-чу…» (конец XIV в. — 1400-е годы). Весьма симптоматично, что и вотчинники переходят к новой терминологии; дальний родственник Офоноса Онцифоровича Ксенофонт заявлял своему адресату, что купил земли в Ещерском уезде и Замолмосовье «и свою сироти в Симовли а на Хвойни» (80— 90-е годы XIV в. ).
Источники не всегда позволяют жестко разграничить эти явления; языку средневековых источников свойственны крайне сложная социальная классификация и множество категорий. Придя к выводу о недостоверности некоторых летописных характеристик, мы отказались от характеристики смердов как реликта эпохи Киевской Руси (государственных рабов), а избрников — как прототипа крепостного крестьянства. Всякая терминология статична, и термины «смерды» и «изорники» отражали лишь немногие характерные черты тех или иных категорий сельского населения. И на земле, и перед судом свободные жители Пскова или погостов ощущали себя либо псковити-нами, либо волощанами. К концу XVIII века церковь Николы еще более «заросла» землей.
Тем не менее Н. Е. Носов сделал преждевременное заключение о том, что «наиболее действующими органами местного управления в Псковской земле» были губные старосты. В последнее десятилетие были выявлены два комплекса источников второй половины XVI в. , содержащих уникальные сведения по истории администрации Пскова. Это документы монастыря Сергия с Залужья 1563—1609 гг. и комплекс документов о землевладении и налогообложении монастыря Пятницы из Бродов 1542—1605 гг. 22 Они тоже, разумеется, не дают полной картины административного поля в Пскове, но содержат важные детали, позволяющие наметить основные элементы системы управления. Наиболее ранний документ, датируемый 5 мая 1555 г. , представляет указную царскую грамоту псковскому городовому приказчику Василию Меньшикову сыну Маракушеву о защите («береженьи») земель Пятницкого монастыря от посягательств соседских черных и частновладельческих крестьян. В акте отмечены насилия соседей в отношении монастырских крестьян, которых «обидят, и хлеб деи у них по пашням травят, и лес деи у них секут сильно, и всяким деи их дасильством обидят, и в том деи у них деревни запустели, и крестьяне деи у них розослися, а от сторон деи у них беречи некому».
Собранные на ремонт башен и кровли деньги передавались по инстанциям — от сотского «Броцкого ста» старосте Петровского конца, поскольку документ был написан «конецким дьячишком» Я. Ивановым. В 1570 г. сборщики Полонищен-ского конца Т. С. Шаня и И. Яковлев получили у казначея Сергиева монастыря поженный оброк. В 1585 г. сборщики Петровского конца Т. Васильев и Ф. Федотьев получали оброчные деньги у казначея Сергиева монастыря «в писет-цкой корм и, и в подводы, и в сторожей, и в казаков в наем»28. Появление в документах 1563 г. «приимщика», представлявшего, скорее всего, Полонисский конец, и «борца» (денежного сборщика) Бродской сотни свидетельствует о еще одном аспекте земской реформы, осуществленном, скорее всего, в январе 1556 г. Именно 10 января этого года в царской грамоте новгородским дьякам Ф. Еремееву и К. Дубровскому предписывалось «…во все пятины, и на Луки, и во Ржеву, и в Пуповичи розослати грамоты, чтобы князи и дети боярские, и все служилые люди, и игумены, и попы, и дьяконы, и старосты, и сотские, и пятидесятцкие, и все крестьяне выбрали из пятин по сыну по боярскому по доброму, да из пятин же выбрали человеки по три и по четыре, да ис погоста по человеку, а из малых погостов из дву или из трех по человеку, да велено тем старостам и выборным сбирати наши ямские и приметные деньги, и за посошные люди, и за ямчужное дело, и всякие подати по писцовым книгам и привозити к вам в Новгород». Н. Е. Носов в свое время увидел в этом документе «прямой отзвук проведения в Новгородской земле финансовой и земской реформ 1555— 1556 гг. »29. С большой долей вероятности можно предположить, что аналогичное предписание касалось и новгородского посада, а также было отправлено и псковским дьякам, и властям Устюжны Железнопольской, и тогда получается, что указная грамота от января 1556 г. свидетельствует не об «отзвуке», а о реформе, охватившей по меньшей мере Северо-Запад России. На середине пути от Снятной горы до Пскова, на самом берегу Великой, находятся остатки Петропавловского Сереткина монастыря — бесстолпный храм и развалины погребов монастырских палат. Своды Петропавловской Сереткинской церкви — единственный дошедший до нас пример бесстолпного перекрытия с последовательно перекрещивающимися арками.
Кроме того, наблюдалось такое явление, как землевладение сябров (соседей). Сябрами могли стать крестьяне распадавшейся общины, земцы, покупатели мелких вотчин из числа горожан. Для средневекового Пскова было характерно владение землей «в одерень» — особая форма землевладения, распространенная на Северо-Западе и Севере Руси. Псковские земельные акты, содержащие формулу о владении землей «в одерень» начали вводиться в научный оборот с времени публикации А. Х. Востоковым ободной грамоты на землю слободы Троицкого собора.
Русские захватили крепостную башню (костер) в устье реки Эмайыги, а затем подошли к Дерпту. Штурмовать крепость без артиллерии было невозможно, и русская армия отступила к границе, постаравшись опустошить немецкую территорию. Масса эстонских крестьян была взята в плен и, по московскому обычаю, обращена в холопство. Летописец заметил, что «воевода князя великого и его сила много добра повезоша на Москвоу с собою, и головами Чюди и Чюдак и робят много множество бещисла».
Собственно, образ жизни горожан и селян во многом был схожим: каждый горожанин имел скот, огород, нивы за городом. Из-за городских стен каждое утро летом выходило стадо, а зимой крики животных составляли такой же фон городской жизни, как шум автомобилей сейчас. Жителя города отделяла от крестьянина специализация: он кроме труда на земле или торговал, или промышлял ремеслом, или служил. Распорядителем общественного богатства делала горожанина грамотность. Крестьянин вез на городской рынок или на городской двор своего помещика продукты собственного труда, где их взвешивали, измеряли, фиксировали именно горожане — приказчики, приставы.
Само употребление термина «смерд», единственное в псковских летописях, контрастирует с более ранним (1435 г. ) упоминанием крестьян и свидетельствует о том, что летописец придал слову отчетливо выраженный уничижительный смысл. С нашей точки зрения, это свидетельствует отнюдь не о низком социальном статусе смердов, но о литературном переосмыслении неполноправного положения сельских жителей Псковской земли. Даже если псковский смерд и обладал всеми правами лично свободного крестьянина, в глазах и великого князя, и боярской верхушки Пскова он был прежде всего данником. Несколько лет назад археологи начали расчищать основания храмов Довмонтова города, сломанных в XVIII—XIX веках.
Об этом говорит факт включения в Изборском, Островском и Выборском уездах в состав въезжего корма «посадничьей пошлины» в размере 200 московских денег (1 рубль) в Изборске, 100 псковских денег (1 рубль) в Острове и 60 псковских денег в Выборе. Из праздничных кормов в псковских пригородах взимался лишь один — рождественский — в размере московской деньги с главы семьи: «да со Гдовского уезда с селских людей со владычних и монастырских и церковных и с помещиковых со всех без обмены, чей хто ни буди, со крестьян на год на Рожество Христово с дву тысеч с пятидесят з дву человек з женатых людей с человека по денги по московской…». И строгая регламентация въезжего корма, и поголовный денежный сбор рождественского корма — уникальное явление, не встречавшееся в центральных уездах России. Причиной тому были особенности системы управлении Псковского государства, вечевые власти которого жестко контролировали доходы московских наместников в Пскове и пригородах. Таким образом, особенности системы обеспечения наместников доходами в псковских пригородах свидетельствуют о гибкой политике правительственного аппарата Московского государства, ради сохранения «пошлины» жертвовавшего унификацией правовых норм.