Псков в XVIII—XX веках
Псков в XVIII—XX веках. В первых же годах XVIII века судьба Пскова резко изменилась. Сперва Северная война и подготовка к ней парализовали его жизнь. Потом расширение границ русского государства, выход России к морю и открытие новых путей торговли с Западной Европой лишили Псков его прежнего значения. Ожившая было в последней четверти XVII века строительная деятельность в Пскове в первой четверти XVIII века почти прекратилась. В 1710 году «моровое поветрие» и «пожарное разорение» опустошили город. Множество строений осталось без хозяев и быстро разрушалось. По сохранившемуся плану Пскова, снятому около 1740 года, видно, как сильно изменился город уже в первой половине XVIII века. Подавляющая часть дворов, густо заполнявших Псков в конце XVII века, исчезла, повсюду образовались обширные пустыри, группы кварталов превратились в поля и огороды. Частая сетка улиц в этих условиях потеряла смысл. Почти по всему городу мелкие кварталы слились, образовались более крупные. Значительная часть церквей запустела и была разрушена, чуть ли не все ряды Большого торга оказались ненужными и были уничтожены. Монументальные каменные здания, в том числе все крепостные стены и башни, с которых уже в 1701 году были сняты крыши, размывались дождями и ветшали.
К концу XVIII века Псков несколько оживился. Строительство в нем возобновилось. Но оно уже не отличалось какими-либо существенными местными особенностями. Перепланировка города, предпринятая по проекту, утвержденному в 1778 году, и последующая застройка новых улиц преследовали не только практические цели, но и задачу Эстетического порядка: коренным образом изменить характер города во вкусе нового времени.
К этому периоду относится проект перепланировки, выполненный одним из наиболее выдающихся русских архитекторов XVIII века — И. Е. Старовым. Однако он не был утвержден, потому что Старое, тонко чувствовавший красоту архитектур ры, не считал возможным нарушить основные черты планировки старинного города. Был принят к исполнению проект И. Лейма, который эту планировку грубо изменил. Повое строительство пошло не по пути дополнения архитектурного богатства Пскова, накопившегося за прошлые века, а по пути его вытеснения. Однако новая планировка и новые постройки так и не смогли стереть черты старого — обломки прежней архитектурной композиции, остатки древних зданий сохраняли огромную силу эстетического воздействия. В то же время художественная ценность построек, созданных в Пскове в XVIII—XIX веках, была невелика.
Старинные здания, перестроенные, часто полуразрушенные, ставшие уже непонятными, загадочными, окутанные дымкой легенд и неясных сказаний о славном прошлом Пскова, придавали городу романтичность, вносили в его облик своеобразный уют и живописность. Но этих зданий становилось все меньше и меньше. Не понимая огромной культурной ценности памятников древнепсковской архитектуры, их владельцы и городские власти, руководствуясь мелкими практическими целями, уродовали и уничтожали эти памятники.
* * *
Для исследования псковских смердов важно обратиться к типологически сходным новгородским материалам, тем более что им свойственна подобная терминологическая неопределенность, Слово «смерд» в Великом Новгороде употреблялось до конца эпохи независимости, но из всех источников XV в. оно фигурирует лишь в новгородско-княжеских докончаниях, тексты которых содержали реликтовую для XV в. терминологию. В более ранний период истории Новгорода термин «смерд» употреблялся, как правило, в источниках, происходивших из элитарной боярско-церковной среды. В берестяных грамотах XII—XIV вв. под смердами понимаются Платившие дань жители Заволочья, а также сельские жители, выплачивавшие по разверстке оброк боярину Онцифору Лукиничу, должники.
Особенно показательно наиболее позднее из известных ё науке употребление термина «смерды», относящееся к 40-+ 60-м годам XIV в., звучащее в переводе так: «Поклон от Кирика Онцифору. Ты даешь распоряжение о рыбах. Смерды же не платят мне без разверстки, а ты не послал человека с грамотой. А что касается твоего старого недобора, пришли жеребьи». Грамота представляет собой отписку приказчика (Кирика), объясняющего своему господину (Онцифору) причины невыплаты смердами оброка. Она является частью вотчинной документации посадника Онцифора, а упоминаемые в ней смерды скорее всего — зависимые крестьяне. Посадник Онцифор Лукинич, умерший в 1367 г., передал своему сыну Юрию село Медну под Торжком, которое наверняка не было единственной вотчиной новгородского боярина19.
В литературе получили распространение разные суждения об эволюции понятия «смерд» в XIV—XV вв. Согласий А А. Зимину, первоначально термин обозначал полурабское население, но впоследствии «изменил свое… содержание, превратившись в общее наименование крестьян». Ю.Г. Алексеев считает, что «зависимые крестьяне, жившие на господской земле, в Великом Новгороде смердами не назывались»; по его мнению, «новгородские смерды рассматривались… как податное население, несущее повинности в пользу города-государства». По ходу исследования Ю.Г. Алексеев опирается на данные новгородско-княжеских докончаний, летописные известия и рядную грамоту крестьян Робичийской волости с Юрьевым монастырем 1460— 1470-х годов. Но из договоров следует лишь то, что смерд наряду с купцом «тянет» судом «в свой погост» («потуг»). Неудивительно и то, что жители Робичинской волости во второй половине XV в. названы крестьянами, а не смердами — этот термин тогда уже вышел из употребления.
Термин «смерд» использовался в источниках до завершения христианизации сельского населения. В XII—XIII вв. новгородские бояре получали большую часть доходов в результате участия в системе государственного фиска и сбора дани с чернокунцев-смердов. Активный и массовый переход к вотчиной системе в XII—XIII вв. предшествовал или даже совпадал с процессом вытеснения из оборота языческих имен и, следовательно, с христианизацией сельского населения. Термин «смерд» в последней трети XIV в. тоже не без влияния христианизации вытесняется терминами «сироты», «селяне» и «крестьяне». Таким образом, смена терминологии могла быть обусловлена как религиозными (христианизация села), так и социальными (переход к вотчинной системе эксплуатации сельского населения) причинами. Любопытно, что смену терминологии и особенности употребления удается проследить по берестяным грамотам, относящимся к истории одного боярского рода — Онцифо-ровичей. Если приказчик Онцифора, как мы видели, называл сельских подданных смердами, то, возможно, потомки этих самых смердов, обращаясь к сыну Онцифора Юрию, именовали себя уже иначе. «Поклон ко Юрью и к Максиму от всих сирот…» (70—80-е годы XIV в.), «поклон от Кондрата осподину своему Юрью и ото всех селян…»(40—90-е годы XIV в.), «бьют челом крестьяне господину Юрию Онцифорови-чу…» (конец XIV в. — 1400-е годы). Весьма симптоматично, что и вотчинники переходят к новой терминологии; дальний родственник Офоноса Онцифоровича Ксенофонт заявлял своему адресату, что купил земли в Ещерском уезде и Замолмосовье «и свою сироти в Симовли а на Хвойни» (80— 90-е годы XIV в.).