От Примостья лучше всего направиться к церкви Богоявления по улице Герцена (часть бывшей Большой Запсковской улицы). Эта улица, улица Леона Поземского (в старину — Звапица) да пара небольших переулочков — все, что осталось от старинной планировки Запсковья. Званица уже успела изменить свои очертания, но улица Герцена на протяжении от Примостья до бывшего Снетогорского подворья сохранила не только направление, но и прежнюю ширину.
Во дворе дома № 6 по улице Герцена находятся остатки любопытного гражданского здания второй половины XVII века. Дальше улица расширена и обращена в площадь. На поверхности почвы этой площади отчетливо видны остатки основания каменных палат Снетогорского подворья, сломанных в середине XIX века. На протяжении около пятидесяти метров по левой стороне улицы тянулись каменные постройки подворья — трапезные палаты с храмом при них, длинный братский корпус и каменная столпообразная постройка (надо полагать, храм-колокольня). «Богоявленский крест», где пересекалась Большая улица с перпендикулярной ей Богоявленской, идущей отсюда вниз к мосту на Броды, был украшен еще, помимо храма Богоявления с Запсковья, церковью Иоанна архиепископа, стоявшей напротив Богоявленской звонницы на другом краю взвоза. Около Богоявленского буя улица шла у самого края обрыва. Здесь по правой стороне уже не было никаких строений и открывался вид на Пскову и противоположный берег ее, на Броды, Кстову, Пески. Дальнейшее продолжение Большой Запсковской улицы сохраняется и теперь под названием Верхне-Береговой улицы, и ее непременно нужно осмотреть. Как и в старину, сторона улицы, обращенная к реке, застроена небольшими деревянными домиками, а более крупные строения, среди них и каменные, располагаются на противоположной стороне.
Кончанский храм Богоявления с Запсковья был одной из крупнейших церквей древнего Пскова. Время его постройки — 1496 год. Псковские летописи сообщают под 1538 годом о том, что богоявленские соседи «замыслили» «в других приделах новый храм свершити Трех Святитель и освящаша месяца майя в 12 день». Эта запись говорит не о постройке придела (как иногда думают), а об освящении в существовавшем уже приделе нового престола. Сложная композиция этого храма, ставшая характерной для псковской архитектуры XVI века, была задумана и полностью осуществлена в последних годах XV века. Храм с приделами был скомпонован совершенно симметрично, но зодчий сумел так приставить к нему звонницу, что здание совсем не казалось симметричным. Выступающая на первый план звонница своей передней стеной, единой с низу до верха, и мощным основанием (крупный масштаб и массивность которого подчеркивало круто взбегавшее вверх легкое деревянное крыльцо, расположенное на северной стене звонницы) сразу же поражала каждого подходившего к храму. Восточная же сторона храма была более расчленена.
Сходы в расположенные под приделами погреба были разбиты каждый на три ступени, и это дало возможность сделать последнюю ступень такой низкой, что рядом с нею даже придел выглядел большим.
Церковь
Богоявления с Запсковья. Реконструкция
* * *
Прежде всего, выясняется, что спустя четверть века после вхождения Пскова в состав Московского государства в городе сохранялась непростая обстановка. Дьяк делит население Пскова на две части: «купцов, который з Москвы приведены, и чорных людей пскович». Причем, по мнению перебежчика, черные люди не могли служить надежной опорой наместников, так как горожане, несмотря на запреты властей, часто собирают вече. Правительство, однако, было не вполне уверено и в своих служилых людях. Так, сразу после бегства Вельского и Ляцкого в Псков приехал Михаил Петров Головин, который привел к особой присяге псковских наместников «и детей боярских пскович и земцов». Далее, из материалов допроса ясно вырисовывается структура управления Псковом. Помимо двух наместников, в Пскове сидели два дьяка, Афанасий Морин и Степан Скрыпов, а также 12 поименно перечисленных «городничих» — городовых приказчиков. Кроме Пскова, наместники управляли Опочкой, Вороначем, Вельем и Красным. Дьяк не упомянул известных из летописей «старост псковских» в пригородах, видимо, потому, что выборный аппарат самоуправления не интересовал литовских воевод.
Особенный интерес для литовцев представляла информация о дислокации и численности русских войск на Северо-Западе Руси. К 1534 г. псковское поместное ополчение состояло из 415 детей боярских и 30 земцев. Большая часть псковских помещиков — 300 человек во главе с наместником Дмитрием Воронцовым — стояли под Великими Луками, прикрывая московскую дорогу. 15 «старых» детей боярских были размещены в Опочке, 30 земцев — в Велье, по 30 помещиков — в Красном городке и Изборске, прикрывая границу с Орденом. В Пскове оставался небольшой гарнизон из 40 детей боярских. К литовской границе были подтянуты и силы новгородских помещиков, из которых 300 человек располагались в Великих Луках, а 200 во главе с наместником Михаилом Воронцовым — в Троице-Хлавицком монастыре на Ловати, прикрывая дорогу на Старую Руссу.
Побег за границу большого дьяка псковского наместника стал для Литвы огромной удачей. Далеко не от всякого лазутчика удавалось получить такую подробную и надежную информацию. За полтора месяца до побега псковских служилых людей литовцы с большим трудом получали сведения о положении в России. Так, в конце июля 1534 г. великолукский наместник в пограничной Заволоцкой волости арестовал священника, подозревавшегося в шпионаже: «доведавшися на того чернеца о том ко мне писанью и, пославши, казали его за то поймати». В Луках священника привели к крестному целованию и за недостатком улик отпустили. Через день из-за границы за ним приехали литовские казаки и увезли в Полоцк к воеводе Яну Глебовичу. «Чернец» смог сообщить мало нового, сказал лишь, что русские войска подтягиваются к границе — к крепости Острея в верховьях реки Великой46. Почти детективная история с чернецом — агентом литовцев — красочно характеризует способы ведения разведывательной деятельности в то время. И литовцы, и, видимо, русские знали о развертывании сил противника у границы и с большей или меньшей вероятностью предвидели его планы.
Присоединение Пскова к Русскому государству было неизбежным, но болезненным процессом. Депортация псковской эдиты на восток страны, злоупотребления московской администрации усугубляли недоверие людей к новой власти. По мере того как Псков окружали новые башни и стены, становилось очевидным единственное в глазах московских властей предназначение города — как ключевого оборонительного пункта на западе страны.