Судя по тому, что в Застенье, делившемся на пять концов, В XIV веке было построено восемь приходских храмов, их строили в некоторых случаях и улицы, конечно, наиболее богатые

Памятники последних лет XVII века

Соседи Богоявленского конца начали строить свой участок стены от Псковы в 1482 г. и завершили его осенью 1483 г. Сооружение деревянной стены Окольного города в августе 1465 г. также осуществлялось силами самих посажан и их,«запасом». В 1433 г. соседи Петровской улицы разобрали старую башню у церкви Петра и Павла, использовав материал на строительство церкви Бориса и Глеба. Когда требовалось выполнить высококвалифицированную работу, город нанимал мастеров. Так, в течение трех лет, в 1463—1465 гг. , 80 наймитов возводили «Перси» в Кремле за «мзду» в размере 175 рублей.

Фресковая роспись стен

Эпидемию 1506 г. летописец охарактеризовал предельно лапидарно, как «мор безымянной», во время которого «мря-хоу бо моужи и жены и малые дети, и по пригородом и по волостем». Весьма любопытным было восприятие в Пскове эпидемии 1521/1522 г. , поскольку к этому времени в городе появились выходцы из северо-восточных земель, которых коренные псковичи обобщенно называли «москвичами». Эпидемия, начавшаяся 20 июля 1521 г. , сильно ударила по торгово-промышленной верхушке Пскова, в значительной своей части представленной «сведеными москвичами»: «…мряхоуть бо моужи и жены, старыя и младыя, а от гостей и от лоутчих людей без мала все не изомроша, а москвичам то бысть посещение Божие моровое не обычно; а почало мерети от Ильина дни, а гостей хто приметца у кого за живот, и тот весь вымрет; и первое почаша мерети на Петровской улицы оу Юрья у Табулова оу сведеного, и князь Михаило Кислица велел оулицу Петровскую заперети с обею концов…»30. Данный пространный фрагмент интересен для нас еще и первым упоминанием о противоэпидемическом карантине — «запертой с обоих концов» по инициативе московского наместника улицы. Следующая эпидемия случилась осенью — ранней зимой 1532 г. , и, наконец, последняя эпидемия описанного цикла фиксируется источниками в сентябре – октябре 1551 г. Итак, в течение двухсот лет (1341—1551 гг. ) на Псков и окружающие его земли 15 раз накатывались опустошительные эпидемии. Представительных цифровых данных для суждения о смертности для этого времени в источниках нет.

Главные улицы Запсковья

Иконы из Образского храма, подобно чудотворным, были размещены «на оутверже-ние гражаном» в наиболее почитаемых церквах. 1 апреля 1544 г. , спустя 6 лет, вновь горело Полонище. Летописец сообщал, что пожар, охвативший южную часть Полонища, включая монастыри Покрова и Иоакима и Анны, уничтожил более 700 дворов. Главными улицами Запсковья были: Званица (теперь — Леона Поземского) и Большая Запсков-ская (теперь улицы Герцена и Верхне-Вереговая). На них ставили приходские церкви, и к ним тяготели монастыри.

Очерк развития архитектуры Пскова

Понижаясь к югу, пригорок сменялся низиной, простиравшейся от Великой до Псковы. За низиной шла цепь возвышенностей, в которую входило высокое место у Псковы, известняковая гряда у берега Великой, а между ними возвышение, известное в древности под названием Городца. Южнее этих высот, примерно на месте нынешней Профсоюзной улицы, пролегало старое русло пересохшей речки, получившее название Усохи. Еще дальше, в междуречье Псковы и Великой, вплоть до знакомых уже нам песков, раскинулась местность с разнообразной почвой и рельефом — кое-где низкая и сырая, кое-где возвышенная, сухая, местами ровная, местами холмистая. Примерно такой же характер носила местность, расположенная за Псковой и названная позднее Запсковьем.

Четырехстолпные храмы

Однако община в средневековой Руси вовсе не была коммуной, основанной на уравнительных принципах. Это была, в первую очередь, организация территориальная, объединявшая дворовладельцев одной улицы или сотни в городе, одной губы или засады в сельской местности. Ни о каком равенстве в общине и речи быть не могло: «суседи», конечно, могли оказывать посильную помощь при постройке дома или уборке урожая в страду, но селяне-смерды или горожане-псковитины сильно отличались по своей «прожиточности». В условиях экстремального существования человека не страшила несвобода. Разница между волей и несвободой ощущалась не столь остро, как сейчас.