Опыт исторического суждения о псковской архитектуре
Из-за недостаточной исследованности фактического материала предложенная К. К. Романовым гипотеза оказалась малоприемлемой в будущем. Самая ранняя церковь — Михаила Архангела 1339 г.— не является трехапсидной, не имеет подклета, ступенчатых закомар, да и сами они переложены в конце XVII в. О формах Троицкого собора у нас нет никаких натурных данных, а вдохновлявшие, видимо, К. К. Романова изображения на иконах мало конкретны и резко уступают достоверности опубликованного позже А. И. Некрасовым рисунка XVII в. Церковь же Василия на Горке в настоящее время убедительно передатирована 1530-ми годами. Концепция развития псковской архитектуры XIV — первой половины XV в. К. К. Романова практически потеряла всякое основание, сохранив лишь побудительный импульс к выявлению самостоятельных элементов в искусстве Пскова.
Значительно плодотворнее оказалась оценка К. К. Романовым второй половины XV в., где он впервые оценил ее как высший период эволюции псковского зодчества, как «эпоху блестящего строительства», в котором лучшим памятником стала Богоявленская церковь.
В соответствии со своей концепцией автор рассматривает художественную жизнь Москвы второй половины XV в., как явление, решающую роль в нем играют итальянцы и псковичи. Впервые в литературе автор посвящает работе псковских зодчих в Москве целый раздел. Псковичи приносят в Москву высокую строительную технику и охарактеризованный выше тип храма, который к этому времени уже дополняется двумя симметричными приделами с севера и юга. Так возникает Благовещенский собор в Московском Кремле, увенчанный по образцу Успенского собора пятиглавием и ставший образцом многих позднейших русских храмов.
Архитектуру Новгорода автор оценивает как нечто однообразное и постепенно все более примитивное, «в Новгороде есть свои каменщики, но нет архитекторов».
Те же оценки повторяет автор и в кратком малоубедительном очерке в 1939 г., где его нелюбовь к Новгороду XIV в. приводит к странной констатации, что однообразие новгородских церквей «искупается обилием росписей внутри». Концепции А. И. Некрасова и К. К. Романова не испытали благотворности взаимной критики и взаимного влияния, что, видимо, отражает и постепенное исчезновение какой-либо дискуссион-ности в духовной атмосфере 1930-х годов.
Если академическое подведение итогов изучения псковской архитектуры силами ученых еще предреволюционных поколений велось вплоть до конца 1930-х годов, то традиции изучения архитектурных древностей Пскова в самом городе, краеведения оказались практически прерванными. Разрушение прежних общественных организаций, репрессии в среде интеллигенции и духовенства, закрытие церквей уничтожали традиции общественного внимания к отечественным древностям. Провинциальное положение города спасло его от столь масштабного уничтожения, которому подверглись многие города Центральной России.
Однако в общественном сознании древности становились в лучшем случае лишь объектами туризма. Их выбор и оценка подвергались деформациям господствовавшей примитивной идеологии. Последней книгой, еще понимавшей и принимавшей опыт предыдущих поколений и сохранявшей в какой-то мере их добросовестность, был путеводитель А. Васильева и А. К. Янсона. Он, конечно, имеет компилятивный характер, но его текст обнаруживает безусловное знание лучшей предшествующей литературы, и не только описаний Пскова, но и работ Н. И. Серебрянского, А. И. Никитского, И. Э. Грабаря, А. И. Некрасова.
В общей характеристике образного и стилистического склада архитектуры авторы следуют А. И. Некрасову (сочетание «клетей» на манер деревянного строительства), однако усиливается акцент на хаотичности «беспланового нагромождения пристроек» и в духе нового времени начинают всячески подчеркиваться нецерковные функции зданий — как общественных и административных центров, как складов, лавок, даже кабаков. Новая эпоха интуитивно стремилась лишить храмы их основного назначения и смысла даже на теоретическом уровне, на практике захламляя их и разрушая.
Примитивизация мышления, сведение идеального к материальному привели к падению интереса не только к церковной, функциональной предназначенности форм, но и к их художественной образной выразительности. Не случайно, что даже для К. К. Романова при всей его любви к псковской архитектуре памятники оказываются важны скорее как опоры эволюционных линий; об их живой выразительности, которой так были пронизаны высказывания П. П. Покрышкина, И. 3. Грабаря, Н. Ф. Окулича-Казарина, здесь трагические военные годы не оказались для Пскова столь жестокими, как это случилось в Новгороде. Церкви уцелели, а разрушенные городские кварталы могли бы быть восстановлены при большем понимании современниками ценности исторического облика города. Возобладало, однако, стремление к просторности и парадности реконструкций в духе сталинского классицизма, к тому же овеянного славой недавних воинских доблестей,— и центральные кварталы города были разрушены. Возможно, что лишь недостаток средств заставил ограничиться сравнительно небольшой площадью подобной реконструкции и не слишком подавляющим масштабам новой застройки. Облику города и его речным перспективам был нанесен ущерб, но он не оказался слишком существенным.
Патриотизм военных лет стал причиной несколько более бережного отношения к объектам исторического наследия. Для Пскова с его овеянной ратными подвигами историей и положением у западных границ государства это стало причиной большого размаха реставрационных работ по стенам и башням Крома и остальных городских укреплений. Наличие средств не всегда соединялось с научным подходом к реставрации, что привело к известной новодельности форм. Но все же облик города был в большей мере восстановлен и даже приобрел большую адекватность историческому, средневековому. Восстанавливались и гражданские постройки, значительно меньше внимания по-прежнему уделялось храмам, интерьеры которых продолжали оставаться закрытыми и варварски используемыми.
Отрывок из книги Комеч А.И. - Каменная летопись Пскова XII - начала XVI в.